Вокруг меня в Украине немало людей, которых война неожиданно для них вернула в украинство. Это одно из явлений, которого я не мог ожидать, следовательно – глубоко серьёзное.
Заметил давно: всё, что глубоко серьёзно, является в мир против моего ожидания, а то и желания, и людьми оно или не отмечается, или они так быстро привыкают к новому, что им начинает казаться, что так было всегда. Это верный признак, что исчезнувшее не было необходимым для жизни, если не уродовало её, а то, что вернулось, и то, что незаметно для них установилось, означает начало новой, небывалой эпохи. Как те же колхозы и КПСС, исчезнувшие в одночасье, как будто их и не было, и большинство людей не придали этому значения, хотя ещё за день до того жизнь без них, без КПСС и без "колхозов, бля, совхозов", пусть в чьих-то глазах уродливая, а для большинства обыкновенная, как смена дня и ночи, казалась невозможной.
Выражение "колхозы, бля, совхозы" я употребил, потому что вспомнил одну из почти народных песен 60-х годов. Её написал Владлен Бахнов в 1963-м.
Ах, что за славная земля
Вокруг залива Коктебля:
Колхозы, бля, совхозы, бля, природа!
Но портят эту красоту
Сюда приехавшие ту-
неядцы, бля, моральные уроды!
Тунеядцами тогда называли молодых людей в узких брюках и даже шортах, с длинными гривами, а то и с бородками, подражавшими таким способом западным сверстникам. Они же были и "стиляги", представлявшие таким своим видом и свободным поведением нешуточную угрозу для советской власти и народного большинства, увлечённого строительством коммунизма.
Спят тунеядцы под кустом,
Не занимаются трудом
И спортом, бля, и спортом, бля, и спортом.
Не видно даже брюк на них,
Одна чувиха на троих
И шорты, бля, и шорты, бля, и шорты.
Так вот, о людях, которых нападение России на Украину вернуло в украинство, причём мгновенно или почти мгновенно. В данном случае имею в виду не всех таких, а только образованных и внедрённых в русскость так же, казалось, непоправимо, как коренные москвичи и приравненные к ним.
Один из них даже после 2014 года, уже после захвата Крыма и части Донбасса, человек политизированный до мозга костей и по натуре, и по работе, убеждённый демократ, а то и вовсе либерал, говорил мне с видом последней откровенности и скорби, что голосует и будет голосовать всё-таки за русскую партию – эти "ригиналы", эти донецкие с их уверенностью, что "усё будет Донбасс", ему чужды, как могут быть чужды враги, пусть он сам донецкий, но их противники, эти бандеровцы, у него вызывают непреодолимое физическое отвращение.
Даже в бомбоубежищах они вслух ждут прихода российской власти
Теперь он с ними, с бандеровцами, бок о бок, и не только политически и опять же по работе, а просто по жизни, и в его семье, соответственно, господствует украинский язык, как будто русским там и не пахло, и всей родне, часть которой в России, велено с ним и с его домашними общаться только по-украински, а если не, то давайте забудем о существовании друг друга.
И при этом ничего показного я в нём – в связи с такой переменой всей его, собственно, сути и судьбы – не замечаю, как и в остальных таких же.
А вопрос у меня к ним только один, да и тот не требует ответа.
В том же Харькове они живут в русскоязычной и частично суржиковой среде. Это простой люд, тамошнее большинство. На скамейках у подъездов и даже в бомбоубежищах они вслух, хотя и не повышая голосов, ждут прихода нет, не русских, а российской власти. Ждут, что называется, тупо: не вздыхают, не восклицают, не всхлипывают, а просто зудят. Мои вернувшиеся в украинство тамошние образованные собеседники отзываются об этом люде с такой смесью отрицательных чувств, что назвать могу только одно из них: тяжелое уныние при мысли, возможно ли оно вообще, подлинно украинское будущее Украины.
Мой вопрос к ним звучит так:
"Ребята! Почему вы не смотрите на свой люд спокойно? Это же именно люд, то есть стихия. Сердиться на него – то же, что на засуху, град, бурю, землетрясение, на то, что придётся уйти в мир иной, сколько ни дерзай в мире сём. С этим людом надо, если хочется, работать, как это называется по-советски: внушать ему своё, для чего требуется если не доброжелательность, то хотя бы именно спокойствие – спокойствие, правда, неподдельное, я бы сказал о нём: просвещённое, хотя особой надежды на успех тут и не может быть. Положитесь на время и не расходуйте себя на недобрые чувства, от которых никому никакой пользы, а вам только вред".
Легко это сказать.
Тут есть другой вопрос, он поверх всякой злободневности. Вопрос о возможностях и пределах просвещения. "О, куда хватил!" – слышу собственный голос. Есть люди, которым философское отношение к жизни свойственно от природы. Спокойные люди. И есть – тоже от природы – кипящие. Так вот: может ли просвещение, а не просто обычное, по сей день советское образование, заметно охладить такого индивидуя? Именно просвещение, а не воспитание, будь то домашнее или какое там ещё, хотя в какой-то мере, конечно, и воспитание. Хорошо, во всех исторических и прочих подробностях, знать, откуда и как есть пошёл тот же современный харьковский люд, – может ли это помочь человеку обрести должное спокойствие?
Не знаю. Если не может, то, собственно, зачем оно, просвещение?
Это, вообще-то, один из предметов для школьного внеклассного часа, и, следовательно, такой разговор может завести нас довольно глубоко и в разные стороны. Почти все европейские "мастера культуры" 19-го и половины 20-го веков с их классовой ненавистью – они, например, могут считаться просвещёнными или как? А тот же Хайдеггер с его антисемитизмом или рьяный гитлеровец Кнут Гамсун? А Тютчев и Достоевский? И так вплоть до путиниста Солженицына…
А кто-то и такое может сказать: если христианство за 2024 года никого – да, никого! – не научило без натяжки любить своих врагов, то зачем оно? И добавить про жизнь, которая уже, считай, вполне доходчиво ответила на этот вопрос – и всё отвечает, и отвечает.
Сегодня парень виски пьет,
А завтра планы выдает
Завода, бля, родного, бля, завода!
Анатолий Стреляный – украинский писатель и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
