Владимир Тольц: Поскольку моя коллега Ольга Эдельман в отъезде, вести передачу я буду в одиночестве. А тематически она продолжит то, о чем говорилось (и не раз уже) в программе «Разница во времени». Речь вновь пойдет о 90-летнем юбилее Февраля 17-го.
Как я уже отмечал, события того времени весьма слабо сохранились в массовом сознании. Но вместе с тем люди с легкостью необыкновенной отвечают на вопрос, какую роль Февраль 17-го сыграл с российской истории и сравнивают произошедшее тогда с происходящим ныне. Вот иллюстрация сказанного – опрос, проведенный на этой неделе на питерских улицах Татьяной Волович.
- Но они открыли в общем-то путь к более демократическому развитию России. Только открыли, а толку никакого не было. Потому что там хоть, я бы сказал, такого воровства не было. А здесь к власти пришла шайка воров, которая растащила то государство и ту экономику, которая создавалась народом.
- Сравнивать, не знаю, вряд ли сравнивать, потому что это совершенно крутой поворот, таких поворотов крутых сильно, наверное, не так много. Поэтому сравнивать, не знаю, с чем.
- В царское время жил народ лучше. Я там не жил, только понаслышке, поэтому не могу сравнить.
- Конечно, каждое событие влияет на историю, которое проходит в стране. Безусловно, оно влияет на жизнь. Конкретно я не могу сказать, какие современные действия или последующие действия после этого события имели аналогичное значение или влияние.
Другие уже цели другие возможности и другие стремления руководителей были.
- В самом худшем своем проявлении. Коммунисты разграбили Россию, они не умели ничего делать, не умели ничего создавать.
- Неподготовленность, наверное, 91-й год или конец 80-х.
- Любое событие влияет на ход истории, тем более такое, как отречение царя. Аналогично 91 год, тоже, можно сказать, конец не монарха, но монархии ЦК КПСС.
Владимир Тольц: И все-таки в центре нашей передачи не исторические фантазии современных нам жителей главного города Февральской революции, а документ (тоже в прочем фантазии не лишенный), исходящий от одного из главных персонажей Февраля 17-го. Документ этот хранится в фоноархиве Русской службы Радио Свобода. И в этом году ему исполняется 40 лет. В 67-м о том, что произошло в Феврале 17-го, в интервью Свободе рассказал бывший премьер Временного правительства Александр Керенский. Вот эта уникальная запись.
- Александр Федорович, вы были председателем Совета министров во Временном правительстве.
Александр Керенский: Я был министром юстиции, потом я был министром армии и флота, потом я был министром-председателем, сохраняя пост министра, а потом я был после корниловского восстания, которое было остановлено Временным правительством в ту же ночь, когда оно началось, я стал по требованию военных же, то есть, правильнее сказать, генерала Алексеева, я стал верховным главнокомандующим, а он моим начальником штаба.
- Александр Федорович, в этом году во всем мире отмечалось 50-летие Февральской революции, которая свергла монархию и создала в России первый в ее истории подлинный демократический строй. Александр Федорович, что вспоминаете вы об этих исторических днях?
Александр Керенский: Очень многое. Революция 17 года была довольно парадоксальной, потому что накануне начала взрыва у меня на квартире было собрание всех левых партий, в том числе и большевиков. И когда я им сказал, что мы находимся сейчас в состоянии революции и что мы должны быть готовыми к ответственной работе для сохранения порядка и развития событий в нормальном, насколько это возможно, виде, тогда два представителя крайне левой – Юренев, представитель межнационалов, потом он был большевик, был послом в Токио и так далее, и в конце концов был казнен Сталиным. А другой был Шляпников - очень видный сотрудник Ленина, который был прислан из-за границы. И они ответили на мое обращение к присутствующим очень определенным заявлением, что мы в Таврическом дворце в Шосударственной думе занимаемся разговорами и друг друга гипнотизируем. На самом деле никаких намеков на революцию нет. Реакция крепчает с каждым днем и вместо того, чтобы заниматься декламациями, вы лучше займитесь сбором денег на долгое время пропаганды, потому что у вас есть связи с теми кругами, которые деньги могут дать. Это было вечером 26 февраля. А в 12 часов ночи председатель Государственной думы Родзянко получил указ от императора, фактически еще гораздо раньше написанный, и дата была проставлена министрами, оставшимися в Петербурге, сам государь уехал в ставку. И когда была объявлена отсрочка заседания Государственной думы, в это утро, рано утром восстал Волынский полк, то есть правильнее сказать, учебное командование Волынского полка застрелило офицера, и этот полк должен был выйти на улицу.
Эта революция была совершенно неожиданна. Правильнее сказать, распад власти, благодаря войне и нелепой политике императора, достиг такого состояния, при котором уже дальше терпеть невозможно, ибо надежда была только на то, что Государственная дума и все организации, работавшие на оборону страны, как-то спасут Россию от того плана, который хотел выполнить государь с ближайшими сотрудниками в министерстве и вне министерств. И когда второго марта государь отрекся – это было совершенно неожиданным взрывом такой психологической бомбы по всей стране, потому что этого никто не знал. Вообще мало знали в России о том, что происходит в Петербурге. Но особенность этой Февральской революции заключалась в том, что вместе с отречением государя совершенно неожиданно и не предусмотрено никем исчезла вся администрация государства, исчезли все губернаторы, жандармы, полицейские. И мы, люди, которые случайно или неслучайно оказались во главе России, тогда были в трудном, почти безвыходном положении, потому что в наших руках не было никакой административной власти и надо было создавать, восстанавливать разрушенный аппарат государства. Это можно было сделать только усилиями самого народа. Эти усилия начались тогда же. Потому что повсюду, где администрация исчезла или добровольно, в некоторых местах губернаторов арестовывали, полицейские бежали. И то же самое было на фронте. Фронт внезапно оказался распавшимся, потому что солдаты потеряли способности повиноваться и воевать, а офицеры способность командовать. Вот какое состояние было России в то время, когда война была в самом тяжелом периоде и когда нужно было во что бы то ни стало продолжать оборону страны. Первый председатель Временного правительства князь Георгий Евгеньевич Львов был по природе и по всей своей работе глубокий и настоящий демократ. Он не растерялся, и мы с ним вместе тоже не растерялись. Тогда мы верили в разум, совесть и патриотизм русского народа и народов вообще России. И первым манифестом Временного правительства было сказано, что отныне будет создан новый государственный строй, опирающийся на волю народа, на права свободного человека.
Владимир Тольц: Мы знакомим вас сегодня с интервью, которое дал нашему Радио в 1967 году бывший премьер Временного правительства Александр Керенский.
- Александр Федорович, молодежь России в настоящее время, несомненно, задает себе вопрос: сошла ли революция с рельс из-за преступлений Сталина или ее неудачу надо искать в ленинизме, в личности Ленина? Когда вы впервые встретились с Лениным?
Александр Керенский: Я с Лениным, видел его два раза на первом съезде Советов и фронтовых комитетов. Он говорил, я ему отвечал один раз и два раза. Лично с ним я никогда не разговаривал. Я никогда не разговаривал лично ни с Лениным, ни с Троцким. Отчасти потому, что я начал свою политическую работу тогда, когда они уже все были в эмиграции, ибо эти люди ушли в эмиграцию еще в 1905-м году. В России советское тоталитарное правительство старается восстановить облик или превратить Ленина в нечто священное, ибо всякая диктатура, и тоталитарная в особенности, не может существовать, не опираясь на какого-нибудь более-менее легендарного героя. Маркс ведь был ученый, с Энгельсом писали книги. Но один из его поклонников прежних написал правильно, что если бы не было войны и не было бы взрыва марксизма в России, то эти книги теперь только бы ученые читали и брали с полки, когда писали бы историю экономического развития Европы. Но ленинский марксизм был еще ухудшенным изданием. Я совсем не отрицаю то, что Ленин был человек первой величины, но его качества заключались не в его научных знаниях, не в его государственных способностях, а в невероятном понимании отрицательных сторон человеческой природы и способности превращать каждую научную мысль, каждую историческую мысль в острое орудие демагогической борьбы. Вся его работа была - превращение научных мыслей в демагогическое орудие пропаганды.
У Ленина была одна идея, которая руководила им, когда ехал в Россию, когда он работал в России в первые годы. Этой идеей было превратить международную войну империалистическую в гражданскую войну народов, классовую борьбу. И задача заключалась в том, чтобы организовать индустриальный пролетариат во всем мире для этого переворота, для того, чтобы довести дело Маркса до конца и сделать скачок в царство свободы через диктатуру пролетариата. И когда он приехал в Россию, он, прощаясь со своими немецкими товарищами, в прощальном письме написал: «Россия – страна отсталая, земледельческая. Наш пролетариат очень слаб, он сам не может совершить мировую революцию. Но он может быть авангардом, он может дать возможность европейскому пролетариату организоваться до этой революционной борьбы». Ибо он верил, что подлинная пролетарская революция будет в промышленных наиболее развитых странах - в Германии, Англии и, как это ни странно сказать, он настолько не понимал, что такое Соединенные Штаты, что третьей страной для пролетарской революции он называл Соединенные Штаты. И он предсказывал и Зиновьеву, что это случится не позже, чем через восемь месяцев.
А что касается России, интересов России, интересов народа, интересов рабочих, то когда к нему приехал осенью его товарищ старый некий Соломон, образованный, культурный человек, сын одного из русских старого режима сановников, он, когда тот сказал ему: «Ильич, что ты делаешь?». «Я, говорит, строю здесь социализм». «Какой здесь может быть социализм?». Тогда Ленин рассердился и сказал: «А впрочем, послушай, плюю я на твою Россию, на вашу Россию. Мне нужно это как аванпост мировой революции». И он беспощадно уничтожал Россию.
Почему до сих пор, несмотря на то, что все документы о связи Ленина с германским правительством, об их миллионах золотых марок в общей сумме 80 миллионов золотых марок – это все удостоверено теперь документально. Он получал, он на это работал. Он требовал немедленно перемирия на фронтах и мира и этого самого знаменитого братания, которое немцы, как теперь установлено, бесспорно организовали особые команды для того, чтобы обманывать русских простых солдат в окопах и уверять, что Германия не хочет воевать с Россией и влюблена в русский народ. И даже Сталин, когда он вернулся из ссылки, 15 или 16 марта написал статью и писал, что призывы к сепаратному миру и к братанию – есть измена. Во время войны за отечество это есть измена. Сталин, не я и никакие другие клеветники чистой ризы – это Сталин писал.
Владимир Тольц: Так в 67-м, через полвека после событий 17 года рассуждал о них бывший премьер Временного правительства Александр Керенский. О нем было много уже забытых мифов и анекдотов, про него можно прочитать во многих исследованиях и энциклопедиях, в том же «Красном колесе» Александра Солженицына… Да только, кто читает, кто помнит все это? Гость нашей сегодняшней передачи известный питерский историк и телеведущий Лев Лурье.
- Лев Яковлевич, что бы вы, выслушав сорокалетней давности интервью недолгого российского премьера, могли сказать нашим слушателям об этом человеке?
Лев Лурье: О Керенском рассказать довольно легко, потому что в какой-то степени я здесь согласен с Александром Исаевичем Солженицыным, события, которые все мы помним, события 89-го 91-93-го года, российская последняя демократическая революция в некотором смысле похожа на революцию февральскую. И так же как эта революция вынесла множество случайных людей, которые просто исчезли, так и Февральская революция поставила в центр внимания каких-то героев на час, «рыцарей на час», как сказал Чернышевский.
Грубо говоря, я не хочу сравнивать, помните, капитана, уже даже не помню, капитана или майора Терехова, который привел танки к Белому дому или героев перестройки Гдляна и Иванова. Я не сравниваю с дипломированным юристом и порядочным человеком, замечательным по душевным качествам как Керенский, но в принципе история такая же - герой появляется и исчезает. Это герой одной мизансцены Керенский, который, конечно, был погублен вот этой несчастной, неожиданно свалившейся на него славой и известностью. Как говорят в шоу-бизнесе – это сбитый летчик. То есть человек, на которого возложила история какую-то ношу, которая ему абсолютно не по силам.
Владимир Тольц: Лев Яковлевич, накануне этой передачи мы провели блиц-опрос на улицах Петербурга и выяснили то, о чем, в общем, и раньше догадывались: представления многих россиян о событиях Февраля 17-го, скажем так – смутны, нелепы, а порой и чудовищны. А то и вовсе отсутствуют. Помимо прочих ваших занятий, я знаю, вы преподаете историю детям. Что, учитывая названные мной особенности массового знания (скорее незнания) об этом роковом моменте русского прошлого, вы считаете важным рассказать вашим ученикам?
Лев Лурье: В Феврале самое интересное – это то, что его никто не ждал. Его не ждали ни так называемые либералы, то есть политики оппозиционного лагеря, ни начальство, те, кого Николай Второй поставил охранять порядок в городе. И поэтому это история какого-то в некотором смысле кошмара, не кошмара, но перехода из одной стадии в другую совершенно неожиданного. И вот про это, про то как, казалось бы, уверенная в себе власть, опирающаяся на армию, жандармерию, военно-морской флот и десятки тысяч чиновников, в течение недели потеряла ориентацию – вот про это я рассказываю. Для меня это чрезвычайно важно - это история про то, как общество, как страна, лишенная, как сейчас называют, гражданского общества, может так обрушиться как леса на здании, как здание сложиться во время землетрясения. Вот это меня самое поучительное в этой истории. В этой истории нет героев, нет людей, которым хотелось бы сочувствовать ни с той стороны, ни с другой. Ни Кутепову, ни Кирпичникову, ни Николаю Второму, ни Керенскому в этой ситуации сочувствовать не хочется. Это действительно такая толстовская ситуация, действительно толстовское видение истории с этим дифференциальным миллионов воль, оно как-никак лучше подходит к Февральской революции. Это такой процесс стихийный, как цунами.
Владимир Тольц: Так считает сегодняшний гость программы Документы прошлого известный питерский историк, автор многих исторических программ и фильмов на телевидении Лев Лурье.
Лев Яковлевич, в связи с нынешним юбилеем Февральской революции, в связи с недавней ре-публикацией глав, не вошедших в «Красное колесо» Солженицына (об этом мы уже говорили в первой половине этого радиочаса) сейчас довольно часто возникает вопрос о сопоставлении, противопоставлениях и параллелях нынешней российской действительности и событий Февраля 17-го. (Пример, такого, народного, если угодно, сопоставления мы привели в начале этой передачи). А вот что вы – историк-профессионал – можете сказать на эту тему?
Лев Лурье: Видите, события конца 80-х – 90-х годов, конечно, были гораздо более мягкими, благоприятными и вообще позитивными в сравнении с Февральской революцией. Это объясняется просто тем, что это была другая страна, грубо говоря, страна всеобщей грамотности, страна городская, не было войны. Поэтому можно говорить разное про август 91-го и предшествующие годы, там люди погибли на Садовом кольце, но, конечно, количество жертв и последствия Февраля были гораздо более оглушительными. Это действительно такое страшное столкновение, если хотите, города и деревни, совершенно расколотого общества, в котором никто никого не понимал, не было никакого способа объяснить. Грубо говоря, это был почти, как говорил Ленин, две культуры в одной культуре. Это было, по крайней мере, пять культур в одной русской культуре и представители одного слоя не могли говорить с другим. В 91 году этого не было. Мне кажется, и откат от февральских свобод был значительнее, чем откат нынешний от августовских свобод. То есть, грубо говоря, маятник таким же образом колебался и колеблется, но его амплитуда меньше.
Владимир Тольц: Событие августа 91, пусть не давнее, но все-таки прошлое. Более того, как показывает социологические опросы, это время наши современники в 2007-м вспоминать не любят, разлюбили. А что можно говорить о сопоставлении именно наших дней, сегодняшних, настоящих и событий процессов Февраля 17-го?
Лев Лурье: Февраль 17-го – это часть процессов, это только стартовая точка. И конечно, наше время удобнее сравнивать с 29-м годом или началом 30-х, которые являются противоположностью. То есть сначала было мощное землетрясение, а потом была некая реакция, которая в истории бывает. И конечно, сравнивать нынешнее время с Февралем бессмысленно. Как глядят на февраль и как глядят на август - здесь есть схожие черты. И февраль, и август приветствовались огромным количеством людей с необычайным энтузиазмом. Тем сильнее было их разочарование лет через пять-десять. Причем это разочарование и в смысле февраля, и в смысле августа было почти всеобщим - в этом есть параллель, конечно.
Владимир Тольц: То есть я верно понял: вы вслед за Александром Исаевичем Солженицыным полагаете, что русская революция закончилась к началу 30-х всего лишь?
Лев Лурье: Я, к сожалению, не читал Александра Исаевича, тем приятнее мне узнать, что да, конечно, русская революция закончилась в начале 30-х. Итогом революции стала индустриализация, коллективизация, культурная революция и сталинское правление со всеми его, не могу сказать плюсами, но во всем его противоречии с урбанизацией, с уничтожением старой деревни, с организацией всеобщего сначала начального, потом неполного среднего образования – да, это следствия Февральской революции.
Владимир Тольц: Спасибо, Лев Яковлевич! Моим собеседником был историк Лев Лурье. Для сопоставления приведу короткую цитату из сочинения Солженицына, с которым Лурье незнаком:
…несомненно, что в XX веке в России произошла величайшая кровавая необратимая революция всемирового значения. Необратимостью и радикальностью перемен только и определяется революция.
Если в Феврале было мало крови и насилия и массы ещё не раскатились, то всё это ждало впереди: и вся кровь, и всё насилие, и захват народных масс, и сотрясение народной жизни. Революции бывают и медленные - но, начавшись, уже неуклонны, и насилие в них потом всё разыгрывается. Наша
революция разгуливалась от месяца к месяцу Семнадцатого года - вполне уже стихийно, и потом Гражданской войной, и миллионным же чекистским террором, и вполне стихийными крестьянскими восстаниями, и искусственными большевицкими
голодами по 30, по 40 губерний - и может быть закончилась лишь искоренением крестьянства в 1930-1932 и перетряхом всего уклада в первой пятилетке. Так вот и катилась революция - 15 лет.
Российская революция закончилась в начале 30-х годов. И тотчас была почтительно признана китом западной демократии - Соединёнными Штатами.
Владимир Тольц: Документы прошлого. Сегодня мы познакомили вас с хранящимся в фоноархиве Русской службы Радио Свобода интервью бывшего премьера Временного правительства Александра Керенского – одного из главных персонажей, но, как считает участник этой передачи историк Лев Лурье, отнюдь не героя Февраля 17-го.