Сериалы – гениальная идея телевизионщиков. Людей берут на крючок – и они ваши: есть что-то наркотически-завлекающее в сериалах. В СССР соответствующий прорыв произошел с появлением «Семнадцати мгновений весны». Не забыть бытовой картинки: люди вышли на автобусной остановке – и помчались бегом, все вместе: с минуты на минуту начнется Штирлиц. Но это был, что называется, мини-сериал: семнадцать мгновений – двенадцать серий, да и вообще война-то кончилась. А мафиозные разборки, в отличие от «регулярных» войн, не кончаются никогда.
Но всё-таки и тут, в зазеркалье телезрелищ, бывает конец. Заранее было объявлено, какого числа пойдет последний эпизод. Происшедшее потом можно сравнить разве что с ликвидацией системы госзаймов при Хрущеве. Да и то советские люди отреагировали полегче, хотя Би-Би-Си, помню, назвала эту операцию «аферой космических масштабов». Дело в том, как создатель сериала и главный сценарист Дэвид Чэйз решил его закончить. «Сопрано» кончились ничем: главный герой Тони со всем семейством отправился в какую-то пиццерию, а когда в заведение вошел еще какой-то человек, Тони Сопрано поднял на него глаза – и тут произошло затемнение экрана. Многие подумали, что у них испортился телевизор. Теперь вся страна спорит, как надо понимать такой финал: был ли этот вошедший тем, кто за кадром убьет Тони. Возмущение всеобщее: людей лишили их эмоциональных ожиданий, а это дороже неотоваренных хрущевских рублей. Газеты пишут, что Дэвид Чэйз не случайно в это время уехал в свой замок на юге Франции: американцы, как известно, народ вооруженный, и случаи расправы с кумирами бывают (вспомним Леннона).
Мне эта концовка кажется замечательной; из газетных отзывов с удовольствием узнал, что так думаю не я один. По таким поводам всегда Шкловского вспоминаю, утверждавшего, что у настоящего произведения искусства не бывает конца: оно стремится быть неким замкнутым на себя кругом, способным еще раз начаться. Круг – эмблема целостности, самодовлеющей полноты – модель бытия, сказали бы философы романтической школы. И у Набокова подобная мысль есть, и неоднократно он строил свои вещи по круговой модели: например, глава о Чернышевском в «Даре» или рассказ, так и названный – «Круг».
Но зрителям «Сопрано» не до художественных эффектов, они чувствуют себя обманутыми. Одна читательница написала в газету: я придумала свою концовку: прекращаю подписку на канал HBO и, сидя в темной комнате, буду воображать что вздумается, никому не платя.
Ведь это аргумент, к которому прислушаются телевизионные боссы. Создан нежелательный прецедент: платит-то зритель. А покупатель всегда прав. Рынок – это вам не эстетика, это серьезное дело. Дэвид Чэйз сможет укрыться в своем шато и наслаждаться жизнью, но доверят ли ему бизнес в следующий раз? Тут задумаются и сами творцы: эстетический эффект дело одноразовое, а замки на Луаре или в Палм Бич требуют постоянных расходов. Зрелища не менее важны, чем хлеб, без них демократии не бывает. США – это же не Швейцария эпохи Вильгельма Телля. Впрочем, его упражения с луком и яблоком тоже зрелище.
Дэвид Чэйз, при все своем эстетизме, не попал в яблочко. Набоков писал: попадает в цель та стрела, которая летит вечно.
